Суд народов приговаривает.
Маленький племянник идет, крепко держась за твою руку, впереди ковыляет человек без ноги. Внутренне напрягаюсь, потому что предчувствую вопросы или слишком громкую реакцию, а он, этот маленький человек, держащий меня за палец, тихонечко говорит: «У дяди ножка болит». Не спрашивает, а просто говорит — так для себя он объяснил необъяснимое. Вероятно, она у него, действительно, до сих пор болит, как до сих пор сжимаются судорожно мышцы воспоминаний, которых у нашего поколения просто нет – мы можем только посмотреть фильм или прочесть о страшном.
Так же внезапно происходит момент взросления на наших глазах, в ходе мероприятия по Нюрнбергскому процессу: дети, только что закончившие школу, учащиеся техникума, до начала презентации дурачатся с игрушками, расставленными на диване в читальном зале. Но вот звучат первые слова и лица поднимаются от телефонов, и глаза становятся строже и удивленней. Когда ты мал, то, вероятно, сможешь как-нибудь объяснить себе страшное, чтобы не было страшно, как когда- то я подумала что книжка, найденная в папиной библиотеке про Освенцим — это книга о больных людях, которые так худы, измождены, потому что просто не здоровы… Но когда ты уже можешь выстраивать логические цепочки в голове, то порой это умение тебе никак не пригождается: ты все равно не в силах понять: «Зачем?»
Зачем сжигали людей заживо, зачем убивали детей на глазах матерей, что это за люди и можно ли их называть людьми. На экране фотографии зала суда и нескольких из 24 преступников, представших перед судом истории. Затем кадры из концлагерей и, вырезая кровоточащий кусок из страдающего сердца, читаешь сценарий:
«Как пепел Клааса, стучат в сердце человечества худенькие кулачки пяти-, шестилетних детей, которых гнали в газовые камеры и которые, пытаясь спастись, показывали на эти свои жалкие кулачки, шелестя бескровными губами: «Мы ещё сильные, мы можем работать… Смотрите, мы ещё можем работать…»
И только что смеющиеся недавние дети за партами утирают слезы.
На суде в Нюрнберге я сказал:
«Если бы у Гитлера были друзья, я был бы его другом. Я обязан ему вдохновением и славой моей молодости так же, как позднее ужасом и виной».
Потому что таким впечатлениям противостоит незабываемый урок: Нюрнбергский процесс.
Я никогда не забуду один фотодокумент, изображающий еврейскую семью, идущую на смерть: мужчина со своей женой и своими детьми на пути к смерти. Он и сегодня стоит у меня перед глазами.
В Нюрнберге меня приговорили к двадцати годам тюрьмы.
Приговор военного трибунала, как бы несовершенно ни изображали историю, попытался сформулировать вину. Наказание, всегда мало пригодное для измерения исторической ответственности, положило конец моему гражданскому существованию. А та фотография лишила мою жизнь основы. Она оказалась долговечнее приговора. (из воспоминаний Альберта Шлеера)
Прошло 70 лет с того момента, как состоялся «Суд народов», как еще называют Нюрнбергский процесс -международный судебный процесс над бывшими руководителями гитлеровской Германии.
Вот что пишет об этом Википедия: «Вынеся обвинительный приговор главным нацистским преступникам, Международный военный трибунал признал агрессию тягчайшим преступлением международного характера.»
Уроки истории, как тяжелы бы они не были, усваивать нужно и именно в мирное время. Потому что именно сейчас понимаешь, как все это хрупко и ненадежно, и как важно постараться это сберечь.
Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте:
Гудит со всех сторон –
Это раздаётся в Бухенвальде
Колокольный звон,
Колокольный звон.
Звон плывёт, плывёт
Над всей землёю,
И гудит взволнованно эфир:
Люди мира, будьте зорче втрое,
Берегите мир, берегите мир,
Берегите, берегите,
Берегите мир!
Берегите, берегите,
Берегите мир!